Корова и уроки французского

16:14, 11 июня 2020

Каждая эпоха создает особый тип повседневного быта, неповторимое культурное пространство. В него могут входить обычаи, правила поведения, ритуалы, отдых и развлечения, материально-предметная среда, окружающая человека, – пища, одежда, жилище. Это обычно и заурядно, каждый раз повторяется, и мы не придаем значения деталям. Но предметный мир обладает знаковым, символическим кодом определенных смыслов и значений, говорит языком культуры – те или иные реалии создают в своей совокупности некий культурный контекст. Понять минувшую эпоху, не зная ее повседневного быта, сложно. Некоторые объявления, помещенные семьей Чижевских в калужских газетах, позволяют нам представить быт города и самой семьи.

Объявления из «Голоса Калуги»

Прокомментировать объявления помогают письма с фронта отца ученого, Леонида Васильевича Чижевского, которые хранятся в архиве Военной академии ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого. 1917 год, продолжается Первая мировая война.

«17 мая 1917 г. Дорогие друзья Оля и Шура! – пишет Леонид Васильевич. – О том, что ты завела корову, я узнал из твоего последнего письма, боюсь только, что это причинит тебе много беспокойств и неприятностей, и вряд ли будет какая из нее польза, но попробовать, что это, всегда не лишнее...»

Однако корова почти сразу после покупки, видимо, куда-то ушла, потерялась, о чем говорит следующее объявление в газете «Голос Калуги»: «КОРОВА пропала 11-го мая вечером. Старая, худая, красно-бурого цвета. На рогах 9 рубцов. Просят доставить: Ивановская ул., дом Чижевского, № 10. За вознаграждение» («Голос Калуги». 1917, 15, 16, 17 мая (№ 123, 124, 125). Леонид Васильевич отреагировал следующим образом: «22 мая 1917 г. Читал в «Калужском курьере» (здесь у Л.В. ошибка. – Прим. авт.) объявление о пропаже коровы: если и найдется, в чем сомневаюсь, она еще принесет тебе немало неприятностей…»

Клички коровы нигде нет. Судя по всему, она не отыскалась. Спустя годы о ней забыли.

Следующее объявление семьей Чижевских было размещено менее чем через месяц:

«Французского языка (практика) дает уроки пожилая особа за умеренную плату. Ивановская ул., угол Васильевской, дом № 10, Чижевского» («Голос Калуги». 1917, 6, 7 июня (№ 141, 142).

Из письма от 15 июня 1917 года узнаем реакцию на это Леонида Васильевича: «Дорогие друзья Оля и Шура! Из калужской газеты узнал, что ваша жилица-старушка объявляет в ней, что дает уроки французского языка; очень рад, что она вам понравилась…»

Ее описание и имя мы находим в воспоминаниях Арефьевой Ольги Васильевны, внучки погибшего Аркадия Васильевича – брата Леонида Васильевича: «Когда мы приехали в Калугу, в большой зале жила гувернантка Эмма Карловна. Старенькая, маленькая, толстенькая. Она учила меня французскому языку… Когда Эмма Карловна уехала, подселили какого-то мужчину или женщину (не помню кого именно), видимо, для слежки за Шурой, потому что вскоре Шуру посадили (то ли это было в 1920, то ли в 1922 году), потом его выпустили, но дядя Леля с тетей Олей ужасно волновались по этому поводу…» Фотография Эммы Карловны не сохранилась.

Вот такие штрихи к биографии Чижевских сообщают нам краткие строки объявлений в калужских газетах. Городской уклад не слишком еще далек от сельского. Корова и рядом… изучение французского языка. И все это проходит через один и тот же дом, одну семью.

На проспекте Троцкого

В 1918 году два квартала начала бывшей Ивановской улицы были переименованы в проспект Карла Либкнехта, остальная ее часть – в проспект Льва Троцкого. Дом Чижевских приобрел новый адрес: проспект Троцкого, дом 10. Карта Калуги 1922 года уточняет адрес: угол проспектов Троцкого и Огарева, дом 10/71.

Попытки вселить в квартиру Чижевских посторонних людей были и до революции, и после. Один такой эпизод отмечен в «Рабочей газете». Небольшая заметка «Совнарком постановил одно, Калужский откомхоз – другое» от 14 ноября 1926 года подписана псевдонимом «Г.» (№ 264). О Леониде Чижевском здесь говорилось, что советская власть «внимательно отнеслась к старому изобретателю, признала инвалидом Красной армии, постановлением Совнаркома и Реввоенсовета забронировала за ним жилую площадь». Но управление коммунального хозяйства города предпринимает попытки вселить туда посторонних людей. «В 1924 г. возбуждается в народном суде уголовное дело о самоуправстве за отказ впустить жильцов, направленных комхозом. Суд выносит Чижевскому оправдательный приговор, разъясняя одновременно комхозу необоснованность его требований. За этим следует ряд придирок, связанных с квартплатой, ремонтом и пр.». 14 августа 1926 г. агенты комхоза произвели насильственное вселение в квартиру Чижевского семьи некоего Бобарыкина, состоящей из пяти человек. Вселение сопровождалось оскорблениями, руганью, угрозами. «Чижевский. 70-летний инвалид, обращается за помощью в горсовет и к прокурору». Решение выносится в пользу Чижевского, но комхоз его игнорирует.

Судя по тому, что в воспоминаниях А.Л. Чижевского и его родственников нет упоминания о Бобарыкиных, проживание квартирантов в доме длилось не так долго и вопрос был решен в пользу хозяев окончательно.

Был ли муниципализирован дом Чижевских или нет? Мы предполагали, что после революции Чижевские лишились права собственности на дом. Это подтверждает обнаруженный в «Известиях Калужского губернского исполнительного комитета» (приложение к газете «Коммуна») «Список муниципализированных домов» (1919 год, 4 апреля. 

№ 347). Здесь мы находим под № 4 дом «Чижевского 10-43» по проспекту Троцкого, дом их соседей Хлебниковых. Однако, несмотря на муниципализацию, квартира была забронирована за семьей Леонида Васильевича.

Действительность и стихи

Ученый описывал настроение, царящее в доме в те дни: «В нашем доме тоже холодновато и несытно. Несколько реквизиций заметно опустошили дом. Не коснулись реквизиции книг, лаборатории и форменной одежды. Местные власти оказались на высоте положения: книги и научные приборы… не подлежали реквизиции. Настроение в доме было бодрое. Мой отец Леонид Васильевич, человек сильной воли и необычайного спокойствия, говорил: «История человечества есть процесс «необратимый». Надо работать, господа, работать, чтобы создавать культурные ценности. Если вы проникнетесь этим убеждением, работа вам покажется легкой и приятной, как бы тяжела она ни была, и вы пойдете рука об руку с новой эпохой. Я – русский и России в ее тяжелые годины не оставлю».

Однако в стихотворениях «Ночь... Уж поздно... Все спят...» и «Элегия» (оба 1920 года) другое настроение:

А за окном весь день 

бушует непогода;

Трещит окованный

 морозом синий дом...

Проклятье же тебе, 

российская природа,

Расстались надолго 

со светом и теплом.

Но вот горят дрова 

на кухне нашей малой,

Туда пришел отец – 

нас привлекает жар.

И старческой рукой, 

печальной и усталой,

Он в бесконечный раз 

наш ставит самовар. <…>

Он – старый человек; 

он в отдыхе и мире

Нуждается теперь 

на старости седой,

Но не проходит дня, 

чтобы у нас в квартире

Не совершали бы 

нелепый водопой.

А предложения, 

а разные насмешки,

На кои только мысль 

способна лишь одна,

Оледенили нас – 

но мы – глухие пешки

Перед <нрзб>

иззябнувшего дна!

«Элегия» позволяет предположить, что дом не всегда был желтым, какое-то время он был окрашен в синий или голубой цвет.

Ольга Семочкина,

Николай Семочкин.

Места: Калуга
Поделиться с друзьями:
Чтобы оставить комментарий необходимо на сайт или зарегистрироваться.

Новости по теме



Новости ВРФ