Общество | Официально | Политика | Экономика | Мы и закон | Наука и образование | Потребителю | Здравоохранение | ЖКХ | Культура | Спорт | Память |
Памяти Бориса Вячеславовича Грудинкина.
Сегодня ветрено. Тучи бегут над нашими головами, над площадкой на круче Любутского городища к полноводной Оке под нами. В моем кулаке горсть пепла. Пепла моего учителя. Нет, не так – Учителя. Когда-то – предмета восхищения, потом – друга. Здесь – на городище, и вообще в Калужско-Алексинском каньоне - он проработал всю сознательную жизнь, знал оба берега как свои пять пальцев, исходил вдоль и поперек, открыл без счету стоянок древних людей. Здесь он завещал после смерти развеять свой прах.
Все – родные, друзья, ученики, собравшиеся исполнить последнюю его волю, взяв по горсти пепла из урны, расходятся по площадке – у каждого свое последнее слово покойному. Отхожу и я на край, к раскату. Вспоминаю, как учитель в первый раз привел меня на эту величественную кручу, дышащую историей, 28 лет назад.
Разжимаю ладонь. Порыв ветра подхватывает пепел. Он струится с ладони, превращаясь сначала в пыльную дымку, а потом в ничто. Тела Бориса больше нет: «Все произошло из праха, и все обратится в прах». А где обретается теперь его душа? Может, здесь, в каньоне, вместе с душами древних предков, поиску следов которых он посвятил жизнь…
А истфаке калужского «педа» Борис Вячеславович преподавал у нашего первого курса археологию и историю древнего Востока. Потом, летом 90-го, повез на археологическую практику. Здесь, «в поле», он и «заразил» меня археологией, принял в свой «неолитический отряд Калужской археологической экспедиции».
«Матёрый человечище!» - сказал когда-то Ленин о Льве Толстом. Так же мы с друзьями, бывало, отзывались о Борисе (Борисом звали его между собой, а в лицо – только Борисом Вячеславовичем). Он был неординарным, совершенно особенным. Понимаю – каждый человек неповторим, но далеко не каждому молва приписывает уникальность.
Простой парень с калужской Салтыковки – не мажор, не блатной, не «ботаник» поступает на исторический факультет Ленинградского университета, всегда споривший за пальму первенства с истфаком МГУ. Вряд ли в 70-е годы прошлого века такое было возможно человеку бесталанному, без искры Божьей. К отменной эрудиции добавился приобретенный в вузе и путем самообразования весомый багаж общеисторических знаний. Помню, как-то оставшись вдвоем на раскопе, мы битый час проспорили об особенностях сексуальных отношений в древней Спарте.
Что же касается узконаучной стези, можно констатировать, что Грудинкин был единственным из калужских археологов специалистом по каменному веку. В нашей области он открыл десятки, если не сотни до того неизвестных памятников археологии эпохи камня. На них у Бориса было какое-то особое чутье.
Идем раз по речной пойме разведкой.
- Вон мысок интересный, - говорю ему, студент-второкурсник, - там стоянка может быть. Пойдемте посмотрим?
- Нет там ничего, - ничтоже сумняшеся, заявляет учитель.
- Но вы же здесь не были никогда, откуда знаете?
- Чувствую.
Проходим еще метров триста.
- А вон на тот мыс зайдем. Там мезолит – сто процентов.
Поднимаемся и собираем в распашке кремневые отщепы и орудия.
- Ну как вы определили, что на первом мысу ничего нет (я ведь сбегал туда все-таки, проверил), а здесь – стоянка?
Борис не без самодовольства хлопает меня по плечу:
- Учись. Помру я – тебе к старости хлеб.
Мне довелось побывать во многих экспедициях, поработать с асами. Но никто из них не запомнился такой ювелирной тщательностью раскопок, как Грудинкин. Он мог с обычной совковой лопатой находить в раскопе десятки микролитов – кремневых сколов миллиметровых размеров, в то время как стоящие рядом на зачистке не находили ни одного.
- Ты как лопату наточил, мамонт? Точи еще!
- А что не так? – возмущаюсь. Полчаса напильником ее полотно гваздал, а ему все не нравится!
- Ты как точишь - «под топор». А надо «под нож». Смотри, как у меня.
Его заточкой легко можно было срезать ноготь на пальце.
Помню, сколь педантично Борис вел полевой дневник – заносил туда помимо положенных абрисов, схем, нивелировочных координат текущую погоду и совершенно не относящиеся к науке события: «Встретили рыбака. Порвал штаны. На ужин варили уху из ершей». Такая скрупулезность очень диссонировала с неряшливой, заношенной до дыр одеждой и пренебрежением атрибутами элементарного комфорта.
А как он зарисовывал свои находки – «камень» для отчетов! С фотографической точностью прорисованы мельчайшие сколы, микроскопическая ретушь, все ударные бугорки и ударные волны. Песня! И ведь художником не был. Просто очень любил каждый найденный каменный артефакт, холил его и лелеял.
Может быть, именно эта страсть к первобытным временам и помогала ему выживать в самых экстремальных условиях, уподобляясь в чем-то человеку эпохи камня? Умение Бориса Вячеславовича с первой спички развести сложенный невесть из чего костер под дождем стало притчей во языцех. Он мог по полчаса с наслаждением принимать ванну в ключевом ручье – у нас же от одного наблюдения за этим моционом зубы от холода стучали.
- Борис Вячеславович, что-то живот разболелся. Дайте таблеточку!
- Какая таблеточка… Водка с солью – как рукой снимет!
А в другой раз:
- Начальник, температура поднялась, знобит. Аспиринчика нет?
- Водка с перцем, Юра, лучший аспирин.
Лечил он, правда, не только водкой. Однажды, когда под Любутском жестко прихватила поджелудочная, отпаивал меня отваром сухих ольховых шишек.
Или вот случай – сам не видел, рассказывали. Собирается Борис укладываться спать – желает всем спокойной ночи, залезает в палатку. Через минуту вылезает и начинает методично вытряхивать спальный мешок. Оттуда вываливается змея. Все в шоке!
- Борис Вячеславович, а что за змея-то была?
- Что я вам, серпентолог, что ли… - бурчит он и как ни в чем не бывало лезет назад в свое логово.
Научные воззрения Грудинкина тоже отличались неординарностью. Он был ярым защитником белёвской неолитической культуры, существование которой отрицает большинство нынешних специалистов-«каменщиков». Этой археологической культуре он посвятил единственную свою монографию – труд объемный и обстоятельный. Издать книгу на собственные средства Борис позволить себе не мог – нашлись спонсоры в тульском Белёве.
В последнее время его научный интерес стал уходить все дальше в глубь веков. Те стоянки, которые 30 лет назад он уверенно датировал эпохой мезолита, теперь «состарились» до палеолита. Учитель яростно доказывал мне, своему бестолковому ученику, что люди появились в Калужском крае еще в ашельскую эпоху, сотни тысяч лет назад, и божился, что имеет этому вещественные доказательства. Камни, в которых Борис видел раннепалеолитические орудия труда, он показывал маститым ученым. Одни соглашались, другие – сомневались, третьи осторожно говорили: «Не исключено… Возможно…»
Последние свои полевые сезоны археолог посвятил поиску раннего палеолита в материке раскопов, которыми его коллега Игорь Болдин исследовал культурный слой средневекового Любутского городища. Несколько раз довелось и мне лопатить с ним там спекшуюся на солнце пустую материковую глину. При мне ничего стоящего не нашлось, «а вот в прошлом году, когда тебя не было, такие вещи попались – настоящий ашель!»
Борис Вячеславович и в науке, и на работе в краеведческом музее, и по жизни был человеком неуступчивым. Слово «компромисс» - это не про него. Он упорно отстаивал свою точку зрения, считая ее единственно верной, не мог промолчать, даже когда от этого многое для него зависело. Может быть, именно поэтому он так и не защитил кандидатскую диссертацию, имел непростые отношения с коллегами и очень сложные с Институтом археологии РАН. А кому-то из начальственных особ Грудинкин однажды даже послал письмо с вызовом на дуэль.
Он в дискуссиях и в статьях, которые приносил в нашу редакцию, нещадно громил недоучек-краеведов. А когда я в процессе редактирования сглаживал острые углы и убирал особенно обидные эпитеты, он сильно обижался, клеймил меня соглашателем и покровителем врагов исторической правды.
Но не удивляйтесь, что после этого я назову Бориса Вячеславовича добрейшей души человеком. Уживались в нем как-то крайности. Он очень жалел всякую живую тварь: не позволял резать лопатой притаившихся в культурном слое противных на вид личинок майского жука, отпускал раков и налимов женского пола, которых в изобилии ловил руками под камнями окского бичевника под Любутским городищем. А как мило он тетёшкался с моей двухлетней дочкой Дашей, называя ее не иначе как младшим научным сотрудником экспедиции…
Болезнь сначала попробовала его тело на прочность, а потом навалилась тяжелой каменной плитой, медленно выдавливая сильный дух из слабеющей плоти. Он держался. В последние месяцы жизни написал для нас несколько статей по археологии. Что примечательно: раньше тексты Бориса Вячеславовича очень трудно поддавались газетной адаптации, были излишне заумными, наукообразными. А я требовал от него чего-то менее научного и более популярного, и по этому поводу не раз вспыхивали баталии. А вот нынешние статьи были написаны коротко, ясно, просто, они почти не требовали редактуры. Учитель очень ждал их выхода, по нескольку раз справлялся по телефону, просил оставить для него десяток экземпляров, которые потом дарил близким и знакомым. Последняя статья «Достижения каменного века» вышла в «Истоках» 30 марта. А на Пасху Борис позвонил и сказал, что больше ничего написать не сможет…
* * *
На Любутском городище растет интересное дерево: вроде дуб, а листья как у клена. Борис Вячеславович в перерывах на раскопе любил отдыхать под сенью его ветвей. Даже – в шутку ли, в серьез ли – приносил ему жертвы: кусочек съестного, стопку водки. Так и называем мы это чудо природы с его легкой руки дубокленом. В этот раз я отломил от дубоклена веточу и поставил дома в воду – вдруг да корешки даст? Посажу тогда ее на даче в память об Учителе. Чтобы в шелесте резной листвы вновь услышать его шепот «Помру я – тебе к старости хлеб»…