В каморке папы графа…

Выпуска «Фрекен Жюли» Юхана Августа Стриндберга на малой сцене Калужского областного драматического театра зрители ждали долго – что-то около девяти месяцев. Срок по средним меркам нашего театра нешуточный. Тем более что ничего особенно технологически сложного, например, в сценографии спектакля (художник Людмила Некрасова), пришедшая на премьеру публика не увидела. Кухню в доме отсутствующего шведского графа изображали мебель и предметы деревенского обихода на фоне живописного задника. Последний вызывал какую-то тоскливую ассоциацию с холстом в каморке папы Карло… Ну что ж, наивность не порок. К тому же не декорацией единой жив театр!

Пьеса Стриндберга, написанная более 120 лет назад, всё время своего существования привлекала многих режиссеров мирового уровня сложным сплетением осознаваемого и бессознательного во взаимном притяжении и отталкивании мужчины и женщины из разных социальных слоев. Успешное режиссерское решение здесь способно сделать из фабульной интрижки графской дочки с лакеем подлинную драму человеческих отношений, а может быть, даже трагедию неразрешимых противоречий ангельско-демонической человеческой природы.

В статье-предисловии «Натуралистическая драма» Стриндберг утверждал, что создал для сцены новый характер, поступки которого строго научно мотивированы (напомним, что в те же годы начинал свою медицинскую карьеру молодой Фрейд). А отсюда сложность натуры взбалмошной фрекен - гремучая смесь детской наивности и порочной отвязности. Натуралистическим демаршем драмы автор пытался преодолеть косность и условность искусства конца XIX века. И уж шокировать так шокировать: со сцены во весь голос понеслись признания в собственных тайных вожделениях и пересуды о подобных проявлениях у ближних, рассуждения о течке у породистой собачки, а заодно и о месячных у ее хозяйки-фрекен… Но сегодня-то какая в этом новизна? Сто двадцать лет спустя прежнее «новое» стало как раз той навязшей в зубах косностью, которую и стоило бы режиссеру преодолевать. И что же спектакль?

Вынуждена констатировать: режиссерская работа Александра Баранникова на сей раз не удалась. Искать в этом зрелище художественные достоинства, к сожалению, бессмысленно. Не знаю, делались ли попытки тонких образных решений, которых пространство камерной сцены всегда требует с удесятеренной силой. Но, так или иначе, следов подобных попыток в выпущенном продукте не обнаруживается. На суд зрителей вынесен подчеркнутый, утрированный натурализм немудреных мизансцен, конфузливо обрываемый то самим заплутавшим в материале режиссером, то не справляющимися с собственной и режиссерской беспомощностью истерзанными актерами.

В интервью ГТРК-Калуга Александр Георгиевич высказался в том смысле, что добивался в спектакле подлинности чувств и искренности переживаний в простых человеческих отношениях. И он добился. И чувств, и переживаний. Подлинных. Но каких именно – вот вопрос!

Актеры то и дело демонстрируют подлинную скованность и чувство дискомфорта, так как их сексуальные метания и перекошенные от изображаемых страстей лица, видимо, не обрели за период репетиций достаточного внутреннего оправдания. А зрители, очевидно, испытывают чувство подлинной неловкости и неподдельного удивления оттого, что этот неумелый эротический балаган происходит в уважаемом ими театре да еще в метре от них!

Довольно скабрезный танец в исполнении шести совсем юных и трогательных в своей неестественности созданий, зачем-то повторяемый в спектакле дважды (для тех, кто не понял?), просто подытоживает впечатление абсолютной художественной выхолощенности зрелища.

… Было и скучно, и неловко. И очень порою хотелось встать, развести руками всё это странное мельтешение плутающих прямо перед носом живых существ, подойти к «нарисованному очагу»… И посмотреть, нет ли за ним потаенной двери, скрывающей от нас, зрителей, подлинный - живой и красивый - Театр.

Светлана МАРКЕЛОВА.
Фото Виктора КРОПОТКИНА.
Поделиться с друзьями: