Нагрудный знак и удостоверение Почётного гражданина, которых писатель удостоен посмертно, вручены племяннику писателя Алексею Богданову. По нашей просьбе Алексей Алексеевич поделился воспоминаниями, связанными с жизнью и творческой деятельностью своего дяди.

- Алексей Алексеевич, прежде всего хотелось бы узнать, действительно ли родной дядя Николая Владимировича (брат его матери) — легендарный лётчик Васильев.

- Абсолютно верно. Мама Николая Владимировича, Мария Алексеевна (в девичестве Васильева), была родной сестрой легендарного русского лётчика Александра Васильева, совершившего в 1911 году первый в мире перелёт из Петербурга в Москву. Во время первой мировой войны, в 1914 году, он погиб, точнее, пропал без вести. Николай Владимирович пытался узнать обстоятельства его гибели, но так и не смог. Хотел о дяде написать, ведь был он, по рассказам бабушки, человеком необычайной смелости. Участвовал во многих демонстрационных полётах, воевал в Греции, защищая страну от турок.

Но не меньшим его подвигом, по словам Николая Владимировича, было то, что он добился аудиенции у царя Николая II по вопросу создания в России национальной русской лётной школы. Сам он заканчивал знаменитую французскую лётную школу в Ле Бурже. Когда царь его принял, Александр Алексеевич выразил готовность лично содействовать созданию такой школы. Мол, лётчиков в России уже много, но все учились за границей, а нужно, чтобы в своей стране. Да и собственные самолёты России пора бы уже делать, делаем же броненосцы... Царь ответил так: насчёт школы подумаем, а вот самолёты — дело действительно государево.

- Мария Богданова похоронена на старом тарусском кладбище, но почему-то могила Николая Богданова находится не рядом.

- Да, мать Николая Владимировича нашла своё упокоение в тарусской земле, как и впоследствии её сын и его первая жена, Вера Дмитриевна. Почему Николай Владимирович похоронен не рядом? Помнится, ещё при его жизни мы пошли как-то на кладбище проведать Марию Алексеевну и Веру Дмитриевну. Проходя по краю кладбищенского оврага, Николай Владимирович вдруг сказал: «А я бы хотел быть похороненным вот здесь». «Но почему? Рядом овраг... Почему не вместе с близкими — мамой, женой? В родной компании как-то веселей», - заметил я. «Нет-нет, именно здесь мне будет хорошо!» - решительно возразил Богданов.

Когда его не стало, ко мне пришел его друг Эдуард Мазнев с вопросом: «Правда ли, что Николай Владимирович сам выбрал место для своей могилы?» Я ответил: «Да, так всё и было, это то самое место над оврагом». Там Николая Владимировича и похоронили.

- А кем был отец писателя, ваш родной дедушка?

- Его отец и мой дед Владимир Богданов был хирургом. Первая его врачебная практика была на флоте, в Порт-Артуре. Он много рассказывал своим сыновьям, как русские моряки героически воевали, как на его глазах погибли легендарный адмирал Макаров и известный русский художник-баталист Верещагин. После окончания войны Владимир Николаевич заведовал госпиталем, был в чине полковника.

- Алексей Алексеевич, не было ли в роду Богдановых дворян? Встречаясь с Николаем Владимировичем, каждый раз поражалась его интеллигентности, выдержке, такой благородной стати.

- Никогда об этом у родителей не спрашивал, но что-то припоминается. По-моему, отцу Николая Владимировича действительно был дарован дворянский титул за самоотверженное и честное служение Отчизне. При советской власти козырять этим было небезопасно, поэтому всё это как-то отошло на второй план.

- Николай Владимирович - единственный из братьев, кто пошёл по литературной стезе, или есть ещё кто-то из родни, занятый творческим писательским трудом?

- Скорее всего, действительно единственный. Мне это дело, к сожалению, не привилось, хотя, не скрою, нравилось. Но вот сын дяди Володи (брата Николая Владимировича), мой двоюродный брат, был поэтом, печатался у себя в Химках.

- А вы стали инженером-энергетиком, отдав этому делу едва ли не всю жизнь...

- Да. В целом в энергетической отрасли я отработал 55 лет, из них сорок — в большой энергетике. Занимался строительством и монтажом тепловых и атомных электростанций, работал в Мосэнергострое — это не только Москва, но и Кашира, Тула, Смоленск...

- Как в семье относились к книгам писателя Богданова, взятому им «детскому» направлению в творчестве?

- Я бы не сказал, что Богданов был детским писателем. В самом начале своей писательской биографии он был очень даже не детским. Николай Владимирович дружил с Максимом Горьким, написал много серьёзных произведений.

К примеру, он целый год жил в Китае, после чего написал книгу об этой стране. Это был конец

40-х годов, время начала большой дружбы с Китаем. Так вот тогда оказалось, что в своей книге Богданов недостаточно возвеличил роль Мао Цзэдуна. Уже написанное всегда сложно переделывать, но, учтя все замечания Главлита, Николай Владимирович взялся за эту работу. Не сразу, но всё-таки переделал книгу, а времена изменились. Началось резкое противостояние, известные всем события на Даманском, из-за которых едва не разразилась война. Одним словом, книгу вновь отклонили с резолюцией: «Чересчур возвеличена роль Мао Цзэдуна». Разумеется, больше к этой книге Богданов не возвращался. Её авторский печатный вариант находится в библиотеке Можайска, на руки его не выдают.

Ещё один известный мне факт - о его книге «Вызов» (про первую коммуну в Рязанской области), где он, в частности, описывает празднование Пасхи: конец апреля, в разгаре полевые работы, а народ три дня гуляет, красит яйца и святит куличи. Когда один краевед-любитель, заинтересовавшийся творчеством Богданова, всё это прочитал (книга находится в Публичной библиотеке в Москве), то удивлённо спросил меня: «И как Богданова за всё это не посадили?!» «Наверно, повезло», - отвечаю.

Я сам эту книгу прочитал два года назад, о ней Николай Владимирович со мной никогда не говорил. Он чаще говорил о том, что хотел написать, да по какой-то причине не смог, не получилось.

- О чём, к примеру?

- Николай Владимирович был очень дружен с легендарным человеком, лётчиком, дважды Героем Советского Союза Яковом Смушкевичем. Последнюю свою звезду тот получил в 1939 году за Испанию, стал там поистине человеком-легендой, получившим псевдоним «генерал Дуглас». И в том же году был назначен командующим ВВС Советского Союза. Но однажды на каком-то официальном приёме имел неосторожность высказаться о превосходящих возможностях немецких «мессершмиттов» по сравнению с нашими самолетами. На самом деле всё так и было. Но говорить об этом было просто опасно, что и подтвердилось: Смушкевича тут же перевели в замы, в конце 1940 года посадили в тюрьму, а в 1941-м расстреляли, его и ещё человек восемь прекрасных военных лётчиков, хотя уже война с Германией началась... Обо всём этом Николай Владимирович очень хотел написать, но не успел.

- У писателя была богатая биография, в том числе на разного рода исторические события, встречи. Он ведь в качестве журналиста был свидетелем подписания акта капитуляции милитаристской Японии на крейсере «Миссури». Наверняка делился об этом своими впечатлениями...

- Делился, конечно. Рассказывал, что во время подписания акта места японцев и китайцев оказались рядом, а они в то время, мягко говоря, относились друг к другу холодно. Рассказывал о торжественности самого момента, о впечатляющем своими размерами и мощью военном крейсере «Миссури»...

- Ваши с дядей судьбы часто переплетались?

- Впервые за много лет я увидел дядю Колю, когда он свою книгу о Китае закончил. Тогда, помнится, он приехал в командировку в Самарканд, где мы жили. Николай Владимирович приехал вместе с Верой Дмитриевной. Я ему, помнится, вопрос задал: «В газете напечатано, что врачи Горького специально травили, чтобы он поскорее умер, открывали форточки, зная, что у него больные лёгкие. Правда ли это?» Николай Владимирович сдержанно улыбнулся, немного помолчал и ответил: «Ну, раз пишут, значит, что-то действительно было».

И рассказал, что когда ему вместе с Максимом Горьким довелось в бане мыться, он был поражён его чрезвычайной худобой: «Как может человек жить - кожа и кости?!» Когда здоровье Горького было нормальным, он очень любил возле своего дома в Москве у костерка посидеть. Дядя рассказывал: пойдёт, сучьев сухих не спеша насобирает, чайничек над костром приладит... Сидели подолгу, беседуя о разном.

- За что, на ваш взгляд, Николай Владимирович полюбил Тарусу, так что часть своего гонорара за книгу отдал на строительство городской детской библиотеки, носящей сегодня его имя?

- Когда он дом здесь купил (это было в 1956 году), Таруса являлась своего рода вотчиной Москвы — сюда стекалась на отдых вся творческая элита. Красивая река, чудесная природа, спокойное место, и от столицы не так далеко. За это он и полюбил Тарусу, что чувствовал себя здесь прекрасно.

Я стал приезжать сюда с 1974 года. Едва я ступал на порог, как дядя Коля восторженно восклицал: «Ну вот, наконец-то! Скорей собирайся, идём на реку!» Брали лодку у Мазневых и отводили, что называется, сполна душу на речной свободе.

Ещё Николай Владимирович беспредельно любил тарусскую детвору, любил бывать в школах, окрестных пионерских лагерях, выступать с беседами. Не один раз приглашал тарусских школьников в Москву: в Дом детской книги на свой юбилей и в Кремль на ёлку с ночёвкой у себя дома.